Когда мы привезли гроб в Уэда, там нас уже ждали из телевидения — журналист и оператор. Какое безразличие к чувствам людей… Хотя бы делали это незаметно.

Когда я вернулась в дом отца, вокруг все уже всё знали обо мне, и когда я шла по улице, показывали мне в спину пальцем: «Вон идет зариновая вдова». — Меня будто пронзали ножом — было очень неприятно, и в конце концов пришлось переехать.

Когда я первый раз пошла в прокуратуру, прокурор спросил меня, хочу ли я узнать подробности смерти мужа. Я, конечно, ответила согласием, и он дал мне почитать свидетельские показания служащего станции, который вынес его на поверхность. «Что? Мой муж умер в таких муках?» — не выдержала я. Мне хотелось бы, чтобы их постигла такая же судьба. Почему их еще держат в живых? Их надо казнить, и как можно скорее. Я в этом уверена, и никогда от этого мнения не отступлюсь. Меня раздражает суд. Ради чего убили моего мужа? Кто ответит за разбитое будущее моего мужа, меня и ребенка?

Если бы это было возможно, я бы убила Асахара вот этими руками. Медленно и мучительно. Исполнитель на линии Хибия Хаяси пока в бегах [106] .

Я хочу как можно скорее знать правду.

Даже средства информации ничего не говорят о том, как страдали, умирая, люди. Совершенно ничего не было опубликовано. Во время инцидента в Мацумото было несколько сообщений, но даже этого не было при инциденте в метро. Поразительно. Во всех газетных статьях — одно и то же. Даже я впервые узнала, что мой муж умер после мучительных страданий, когда прочитала свидетельские показания в прокуратуре. Мы все хотим знать, что в действительности там произошло. Как бы тяжело ни было, мы хотим это понять. С каким чувством они умирали.

Все-таки, в конечном счете, для многих это чужое горе. Даже я, если бы меня это настолько не коснулось, наверное, так думала. Это чужое дело.

Меня радует только ребенок. Сегодня впервые начала что-то говорить. Некоторыми своими жестами, любовью к каким-то блюдам она уже напоминает отца. Я ей все время рассказываю об отце. Понимает или нет, я все равно рассказываю. Если Асука спрашивает, где папа, то я ей показываю фотографию на алтаре и говорю: «Папа, папа». — Когда она ложится спать, я приношу снимок, и она желает ему спокойной ночи. Осталось немного съемок на видео с наших лыжных походов, с медового месяца. Там записан и голос, и когда Асука подрастет, я ей покажу. Часто думаю: как хорошо, что мы это записывали. Но я все равно постепенно забываю, например, черты его лица. Около бровей немного выпирала кость, он ее иногда потирал рукой. Это я четко помнила, но сейчас уже начинаю забывать…

Простите, пожалуйста…

Когда человека нет рядом, даже память о близком родственнике тускнеет. Когда его физически нет рядом…

Я собираюсь научить дочь кататься на лыжах. Муж говорил, что ребенка с ранних лет учить нужно. Мы с мужем одинаковой комплекции, поэтому лыжную одежду покупали так, чтобы оба могли ей пользоваться. В следующий сезон поедем. Любимое занятие мужа я теперь должна взять на себя. Когда ребенок подрастет, думаю найти себе работу. Сейчас пока живем на доход моего отца. Когда Асука окончит начальную школу, я хочу, чтобы она сама выбирала дальнейший путь.

Слепой кошмар.

Куда мы идем?

1

Что случилось в Токийском метро утром 20 марта 1995 года?

Утром 20 марта 1995 года я был у себя дома в городе Оисо префектуры Канагава [107] . В то время я жил и работал в США, в штате Массачусетс, и на две недели вернулся в Японию — в университете начались весенние каникулы. У меня дома не было ни телевизора, ни радио, поэтому я совершенно не знал, что в Токио произошел такой катаклизм. Слушая музыку, я не спеша расставлял книги на полках. Свежее утро, хорошее настроение. На небе ни облачка.

В десять мне позвонил знакомый, работающий в средствах массовой информации, и встревожено сообщил: «В метро случился невероятный инцидент. Много жертв. Ядовитый газ. Это, несомненно, дело рук „Аум Синрикё“, поэтому в ближайшее время в Токио лучше не приезжать. Они очень опасны».

В тот момент я совершенно не мог понять, что же собственно произошло. В метро ядовитый газ? «Аум»? Я долго жил за границей и был оторван от свежей информации. Я не знал о сенсационной новости, опубликованной в газете «Иомиури» 1 января (в деревне Камикуйсики обнаружены остатки зарина). Не знал также, что зариновый инцидент в Мацумото связывают с сектой «Аум Синрикё». Не знал и о том, что эта организация оказалась в центре внимания после совершенных ею нескольких преступлений.

С позиций сегодняшнего дня я понимаю, что в то время, по крайней мере, СМИ не могли предполагать и считали бы противоестественным, что «Аум Синрикё» способна на такие крупномасштабные террористические действия. Во всяком случае, я в этот день не собирался в Токио и, так и не поняв сущности происшедшего, поблагодарил звонившего и повесил трубку. Затем продолжил заниматься книгами, как будто ничего не случилось. И только немного позже я осознал ужас всего происшедшего.

И этот момент стал моим 20 марта.

Необычайная растерянность и отчуждение, которые я ощутил в то утро, выбили меня из колеи и надолго остались со мной. Вероятно, это и стало одной из причин, по которой во мне проснулся глубокий личный интерес к зариновому инциденту в метро.

Много месяцев после инцидента все средства массовой информации были наводнены описанием его подробностей и статьями, посвященными «Аум Синрикё». Телевидение с утра до вечера практически без остановки передавало информацию о событии. Газеты, журналы, еженедельники посвящали ему по многу страниц.

Однако во всем этом информационном потоке я не мог найти то, что хотел узнать, а именно: что в действительности произошло в токийском метро утром 20 марта 1995 года? Если конкретнее: что видели, какие действия предпринимали, что чувствовали и думали пассажиры, которые в то время находились в поездах метро? Я хотел это знать. Я хотел знать — насколько это возможно — все мелкие подробности о каждом отдельном пассажире, начиная от частоты его пульса до ритма дыхания. Что произойдет с самым обычным японским гражданином (таким, как я или вы), если он вдруг окажется вовлеченным в подобный неожиданный инцидент?

Однако вот что достойно удивления (а может, здесь и нет ничего удивительного): никто не сказал ничего, что я хотел знать.

Почему так произошло?

Если убрать лишнее декоративное оформление, можно сказать, что СМИ использовали довольно примитивную структуру. Инцидент с зарином подавался ими как четкое противопоставление справедливости и зла, разума и безумия, здоровья и уродства. Шокированные безобразным инцидентом, люди говорили в один голос: «Что за глупые штуки они выкинули? Что за безумие творится, и вообще — куда идет Япония? Куда смотрит полиция? Сёко Асахара в любом случае должен быть казнен».

Таким образом, люди — в большей или меньшей степени — сели в большой дилижанс под названием «справедливость, разум и здоровье». И это совсем не трудно понять, поскольку здесь произошло безграничное сближение относительного и абсолютного. Одним словом, в отношении Сёко Асахара и членов его секты, в отношении их действий подавляющее большинство людей стоят за справедливость, разум и здоровье. Более понятного консенсуса быть не может, и СМИ, опираясь на этот консенсус, еще более его укрепляли.

В противовес этому мощному течению раздавались голоса: «Преступление должно быть осуждено как преступление, а справедливость и разум тут ни при чем». Однако подобные утверждения получили резкую отповедь общественного мнения. Но спустя два года после инцидента, куда приехали на этом трясущемся дилижансе мы все, представляющие «нашу сторону» справедливости и разума? Чему научил нас этот шокирующий инцидент? Какие уроки мы из него извлекли?